Фанфик "Перемена мест слагаемых", Дзюри/Сиори, PG-13

[utenaworld]

В общем, не так давно я посмотрел сериал и решил !внезапно написать фанфик по наиболее задевшей (после Утэны и Анфи) паре сериала. Фанфик написал быстро, за одну ночь. И решил предоставить на ваш суд.

Название: Перемена мест слагаемых
Жанр: angst, POV
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Дзюри/Сиори, подозрительно часто упоминается Рука Цутие.
Отказ: всё принадлежит правообладателям
Аннотация: постканон (пост-сериал): Сиори приходит в фехтовальный клуб. Но всё ли так хорошо, как может показаться по одному кадру?
Комментарии: первый фик по фандому. Следовательно – косяки, в т.ч. в матчасти, возможны. Инициировано клипом «Скажи, зачем?» по этой паре.
Ах, да, в связи с событиями конца сериала у персонажей частичная амнезия. В зависимости от силы воли.
Предупреждение: смерть персонажа


1.
…когда Тенздё сломала медальон…

…когда Тендзё сломала этот чёртов медальон – я уже знала…

…этот чёртов медальон – я знала, что всё так просто не кончится…

Что ничего. Не кончилось. Зря он так думал. Зря всё это разыгрывал.

Жаль, что я так и не сказала это ему – он слишком быстро…ушёл. Хотя ему, возможно, так даже лучше. Он ведь хотел мне добра. А добро для меня – это быть без Сиори. В понимании Руки, разумеется.

Цутие Рука, ты ошибался. Так хотелось сказать. Жаль, жаль.

Я могу дышать. С тех пор, как Тенздё сломала медальон, а он предоставил ей такой шанс. Я могу дышать, грудь не сжимается каждый раз, как Сиори проходит мимо. Я не прилагаю усилий, чтобы быть при ней – при всех – сдержанной Дзюри Арисугавой. Я – такая – и – есть.

Это замечательно. Это даже просто прекрасно. Цутие Рука, тебе спасибо. Тоже хотелось сказать.

Но ничего не кончилось.

Ничего.

2.
Сколько можно передумать, пока рапира так и летает в воздухе.

Росчерк – мысль, укол – мысль.

Стоп.

Останавливаюсь, перевожу дыхание, вскидываю голову – всё как обычно, и не нужно отворачиваться подчёркнуто, снимая защитный шлем. Я могу спокойно смотреть.

Она улыбается – легко, чуть смущённо, в общем, довольна жизнью и тренировкой. Мало кто выглядит столь довольным после тренировок со мной. Я – жестокий учитель. Так здесь считают.

Хотя стала мягче с недавних пор.

С тех пор как…

Да, с тех пор, как из академии исключили Утэну Тендзё. С тех пор многое переменилось. В правлении были перестановки, так я слышала. Стали принимать больше новых студентов, а совет почти не собирается. К лучшему. Не за горами выпуск, незачем тешить свою гордость на никому не нужных дуэлях за символический приз.

Но дышится легче. Не знаю, почему.

Хочется улыбаться чаще. Но у меня не тот имидж, и дел слишком много.

А вот её такие мелочи не волнуют.

Сиори улыбается – улыбается мне, это заметно. Даже учитывая, что смотрю я прищурившись и из-за волос на лице. Сейчас, откину привычно. Не обольщайся, Сиори, ноль внимания, фунт презрения. Всё как обычно. Я ведь уже могу спокойно дышать в твоём присутствии. И никакого медальона на шее.

Я и без него тебя люблю.

Только тебе знать – незачем.

3.
Я это решила сразу.

Лучше дать понять, что у неё не осталось оружия против меня. Что она не может больше дать мне почувствовать себя слабой. Непростительно слабой у ног Сиори. Напротив её глаз. Огромных, лучащихся торжеством. Затягивающих, как омуты.

Медальона нет. Дзюри Арисугава здорова.

Знала только Тендзё – не имевшая смелости признаться в чувствах к подружке…как там её звали. Но теперь её нет. Никто не знает, а Мики догадается – не скажет. У нашего юного гения своих дел по горло. Теперь-то.

Мне всё равно. Я ходила по академии с таким видом, и снова девчонки – мальчишки тоже – ахали вслед. «Вот она, Арисугава! Вот капитан фехтовального клуба! Вот, она больше не печалится, не вздыхает! Сердце Арисугавы свободно».

Насчёт последнего – ошибка, пропущенный удар. Но за бронёй всё равно не заметно. Их взгляды слишком тонкие для настоящей рапиры. Слишком слабые. Не пробить.

Я жила, успокоив то, что внутри. Укладывая рядами – глаза, губы, голос. Пальцы, нежные не ко мне. Так, наверное, когда-то поступала она, когда я отвергла её подростковые чувства. Корни ненависти. Корни всего. Даже того, что я чувствую к ней сейчас. Любовь, ставшая завистью, ставшая ничем. Рапира, сломавшаяся в руках. Бесполезное оружие против меня.

А потом Сиори пришла в фехтовальный клуб.

Подала заявление, дождалась, пока наш секретарь подпишет. Наверное, улыбалась и придерживала юбку – стеснительная, скромная, нежная фиалка Сиори. Фиалковоглазая Сиори. За защитным шлемом, правда, не видно.

Форму ей подобрали хорошо – или сама? Сидит, как надо.

Она пришла в клуб, и сразу вызвалась на тренировку. Звонко и радостно – я давно не слышала, чтобы у неё был такой голос. Какой-то подозрительно чистый. Слишком уж. Как вода из отравленного родника, в сказке, которую бабушка рассказывала нам с сестрой.

Я с неё, кажется, семь потов согнала. К концу Сиори с ног валилась, но не падала – упрямо продолжала отбиваться. Упрямая, всегда была такой. Следовало бы помнить. Когда время вышло, я налила воды в стакан и подала ей. Новички редко так выкладываются на первой же тренировке.

Обычно пью я сама, а тут – поделилась. Наверное, потому что Сиори. Или потому что не сдавалась. Я уважаю тех, кто сражается до конца. Интересно, я смогу уважать Сиори? Теперь?

- Спасибо… Дзюри, - тихо сказала она. – Я так рада, что меня приняли в клуб. Ты фехтуешь ещё лучше, чем я думала.

Еле удержалась, чтобы не вздрогнуть.

Такая покорность в голосе, что даже страшно. Так она говорила с Рукой, тогда. Когда была его девушкой, я имею в виду. Точно так же – «рада, счастлива, спасибо, ты герой, ты классно фехтуешь».

- Я фехтовала вполсилы, - бросила, пожимая плечами. Отвернулась. Не хотелось видеть её лица. Знаю же, что будет больно, если увижу, как она ластится, лжёт, льстит – для чего, кто знает. Я измучилась уже, вычисляя, для чего Сиори то или это. В моём мире всё просто, в её – слишком сложно, да и в большинстве других тоже. Мне удобнее в простом мире. Тем более, теперь я могу дышать, как будто Сиори и нет на свете. В мире легко дышится и свободно. Я свободна, а что там хочет Сиори – что до того? Может быть, любовь однажды пройдёт вообще, и я совсем перестану об этом думать.

Может быть.

- Даже так… - она нерешительно замерла, будто чего-то ещё хотела.

- Так. И если хочешь научиться – не трать время на пустые разговоры. Не сегодня, - дёрнула плечом на недоумённый взгляд, - а в следующий раз. Когда до тебя дойдёт очередь. Пока поставлю тебя с кем-нибудь в пару.

- Я хочу с тобой!

Тут уже приходится повернуться.

Всё-таки пока ещё непривычно видеть на ней костюм фехтовальщика. И огромные глаза смотрят чересчур честно. С болью, похоже, смотрят, хотя никогда раньше такого за Сиори не замечала. Чтобы её глаза выражали боль. Раскаяние. Желание быть рядом.

Слегка мотнула головой. Бред. Раскаяние – не для неё. Она принимает факты и их использует, бедная лживая девочка. Хотелось то ли по волосам погладить, то ли влепить пощёчину – не знаю, чего больше. Ничего, в итоге. Мне же, как-никак, всё равно, а кожа у неё… слишком нежная. Пойдут слухи, если ударить.

- Это невозможно. Ты должна понимать распорядок, если хочешь и дальше остаться в клубе, - тоном приказа.

- Да, я поняла… - растеряно и как-то печально. Непохоже на звонкую радость дневного приветствия. И правда, с чего бы ей было сейчас радоваться.

Прикрыв глаза, вышла из тренировочного зала. В раздевалке переоделась – совершенно автоматически.

И тогда ещё раз поняла, что ничего не кончилось. Совсем. К чертям чёртов медальон и чёртовы фотографии.

Всё только начинается, на самом-то деле.

4.
Сиори

…всё так изменилось, всё, совершенно всё…

…всё, совершенно всё, не такое, каким раньше казалось…

Мне порой кажется, что я видела какой-то сон. Сон, который теперь просто не могу вспомнить. Так бывало в детстве – прибегу к маме рассказать, а в голове – только бабочки летают будто бы. Капустницы. Говорят, они – души умерших или духи снов. А, я всё равно не верю в такое.

Вот чудеса – другое дело, совершенно.

Правда, и они не торопятся случаться. Дзюри на меня совсем не смотрит.

Это грустно. Во сне, кажется, всё было совсем не так. Во сне было много чудес, во сне на мне было восхитительное белое платье и я танцевала с Рукой Цутие, он был такой завидный кавалер до своей болезни, только потом рассорилась с ним… И там, кажется, была Дзюри. И что-то с фехтовальным клубом. Или чем-то ещё, не помню… но я опять нехорошо поступила с Дзюри, и это, наверное, было даже не во сне. Может, я без спросу взяла её рапиру?

Бред. Глупости какие-то. Разве она оставила бы её без присмотра. Она скорее меня бросит, чем свою рапиру!

Уже бросила.

А я почти ничего не помню. Наверное, надо было бы провериться у психолога, если бы не было так страшно. Я же жуткая трусиха, всего боюсь. Те, кто думают, что я веду себя вызывающе, об этом и не подозревают. И куда им, правильно. А больше всего я боюсь потерять Дзюри. Всегда боялась, и боялась, что она дружит со мной только из жалости. Я её порой ненавидела почти из-за этого.

А потом я сходила на один семинар, где мне всё объяснили. На самом деле она меня любит. Лю-бит, вот так, очень просто. А я дура, трусиха, нет бы прямо спросить – думала, что ей тот мальчик нравится из параллели… Она на меня обиделась не потому, что мальчик со мной целовался, а потому что я с ним.

Я бестолковая, наверное. И помню какие-то глупости. А что поделать, мне нравятся мальчики, с ними весело, и когда кто-нибудь пригласит на свидание – можно забыть, что ты подружка Арисугавы, которая обращается с тобой как с тряпкой…

Может, она больше меня не любит?

Может, я сделала что-то слишком плохое для неё. И, как назло, не помню.

У неё даже медальона теперь нет, помню, она его носила всегда. С того времени в средней школе. Когда я попросила её верить в чудеса, загадала – что если мы и правда-правда-подруги, то Дзюри поверит.

Но чудеса не торопятся. А мне сейчас так надо, чтобы Дзюри ко мне вернулась.

Только я не знаю, что ей сказать.

Вот и пришла на фехтование. Так будет полегче, наверное, не так страшно, чем на занятиях или в коридоре. Я ведь и правда трусиха.

Так страшно.

Страшно, ненужно, непонятно, зачем говорить, что мне она очень-очень нужна и я её, наверное, люблю тоже.

5.
По ней можно подумать, что она ничего не помнит. Слишком честные глаза. Слишком открытые улыбки.

Слишком звонкий голос.

«Есть!»

Салютуют рапиры. За шлемами снова не увидеть выражения. Прекрасно, можно снова не думать, что у неё на уме. Ты меня измучила, Сиори, чего ты от меня хочешь. Ты однажды сказала мне прямо. Или – кажется? Точно не помню.

Пропускаю удар.

Плохо.

Нет, хорошо, Сиори хорошо подготовилась. Надо ощущать гордость за фехтовальщика, которого обучаешь. Хотя это была случайность. Я задумалась и открылась.

Нельзя себе позволять.

Прищуриваю глаза, подпускаю холода. Мы чужие, для всех – чужие. Я слишком устала. Удара можно ждать здесь, в фехтовальном зале. Здесь этому место, а тыл я оставляю под защитой. Даже если жизнь похожа на фехтование, в фехтовании не бьют в спину. Здесь честны.

Насколько ты можешь быть честной, Сиори?

Я это проверяю.

Я проверяю, как она сражается. Как она готовится к бою. Просто наблюдать, решение придёт само. Вердикт для Сиори. Зачем она здесь и чего ждёт от меня. Не любви же. Это смешно. Как будто не догадалась сама, без подсказки, что было в медальоне. Многие знали. Цеплялась за Руку так, что ясно сразу – нет и речи о чувствах к Дзюри Арисугаве.

Всё больше убеждаюсь, что это правильно – не давать любви волю. Дать ей остыть, отлежаться. Холодно подумать, насколько мне нужно что-то от Сиори. Я ведь могу любоваться ей. Просто любоваться, за просто так. Ничего не требует ни от неё, ни от меня. Я больше не уязвима. Могу защититься.

Защищаюсь. Рапира так и летает, Сиори отступает к стене – предсказуемо. Два неловких выпада – и выбиваю у неё рапиру из рук. Бой кончен.

Может быть, она действительно изменилась. Я не вижу на лице Сиори ничего, кроме обычной усталости.

6.
Обычная неделя в школе. Я тайком наблюдаю за Сиори. Почти как она когда-то за мной.

Только не умею не собираюсь учиться. И выходит бестолково, по чести сказать. Лучше повторить математику, хотя она упорно не лезет в голову. В голову лезет необходимость поговорить с Сиори. Объясниться и сказать, что я к ней чувства имела и, может, имею сейчас, но это ей ни на что прав не даёт.

А, впрочем, поговорю завтра. У меня ещё много дел на сегодня. Перекидываю портфель через плечо, по-мальчишески, и быстрым шагом домой. Потом в тренажёрный зал, потом сестре позвонить. Она, кажется, должна была поговорить о моей стажировке в какой-то фирме – если я решу не идти после академии в спорт. Я ещё думаю. Хотя больше думаю о Сиори.

- Дзюри!

Вот и она, стоит с портфелем в руках. Так всегда кажется, что он слишком для неё тяжёлый, в средней школе таскала за неё, а она ещё дулась.

Тонкая. Хрупкая. Обман это всё, конечно, а всё равно красиво.

Смотрю неподвижно. Киваю на автомате. Она подбегает, будто не верит счастью. Хочется вывалить ей всё, просто посмотрев в глаза. Слишком большие. Слишком нежные для такой, как она. Только думать об этом уже не больно, я просто любуюсь.

Кажется, что она готова ко мне прижаться виновато. Нет, и правда что кажется. Семенит рядом со мной, всё не решаясь что-то сказать, а я начинаю тяготиться ей. Вот такой. Семенящей почти до самого моего дома. Сделай же ты хоть что-то уже, Сиори. Безнадёжно как-то думаю.

- Дзюри, я хотела тебя спросить… Наши девчонки идут в одно заведение, и там будут гадать на любовь. Мальчики тоже, наверное, будут. В общем, пары составятся уже там! Пойдёшь с нами? Я попросила бы.

- Не грузи меня,… Сиори. У меня много дел, - отмахиваюсь. Вот, оказывается, что.

- Так ты что, не веришь в любовь, Дзюри? Не только в..в чудеса? – слегка насмешливо, или, быть может, чудится.

- Не верю.

Захлопываю дверь практически перед носом Сиори. И загнанно дышу, привалившись с обратной стороны. Я поступила нечестно. Я ударила в спину. Я, фехтовальщица Дзюри Арисугава. Закусываю губу, сжимая кулак у шеи. Там, где был медальон.

7.
Стены комнаты почти что качаются.

Я не могу позволить ей взять надо мной ту же власть. Не могу. Мне нравится быть свободной. Свобода – моё естественное состояние. Значит, и одиночество.

Обхватываю плечи руками.

Мне не хватает её. Мне нужны её руки. Тепла хватит на двоих, но оно обязательно должно пройти сквозь неё. Сквозь Сиори. Как ток сквозь провода. Осветить насквозь.

Но когда она рядом, я хочу бежать. Говорю со злостью, с горечью. Слишком хорошо помню, чего она как-то раз хотела. Даже проговорилась кому-то. А сама она не помнит, не помнит, но это не значит, что не вспомнит ещё как-нибудь.

Если бы помнила и отказалась, было бы легче. Сознательный выбор. Уважаемая вещь. А сейчас она опять чёрный ящик, каким была в средней школе.

Я не могу рисковать. Я сама теперь боюсь. В моём простом мире всё очень непросто.

8.
Сиори

Я ничего, ничего абсолютно не понимаю.

Кажется, Дзюри серьёзно думает, что я… что я чего-то от неё хочу не того. Чего? Даже не знаю, ну не власти же мне хотеть над ней, это смешно даже. Тогда, на семинаре, у меня это вроде как спрашивали, так я вскочила и рассмеялась. Да, завидовала, и ненавидела даже, а с властью что делать... не могу представить.

Вот Дзюри любит власть. Ей бы такое пришло в голову. Ну да, ей и пришло.

Вот. Теперь понимаю. Но абсолютно не знаю, что с этим делать. Совсем.

Смотрю на облака, держу портфель двумя руками. Ну я так привыкла, с детства, что ж теперь, не менять же. Облака – красивые. Интересно, смотрит ли Дзюри на облака? Одно мне её напомнило, точь-в-точь фехтовальщик в белом костюме. Но ей, конечно, нет дела до таких глупостей. Она сильная, не фантазёрка… И непредсказуемая. Не знаю, что думает. Как тогда, в средней школе.

Мне опять грустно.

Зачем я всё время чего-то от неё жду. Звонка, письма, да хоть слова нормального. Раньше, как я сюда заново перешла, мы хоть немного разговаривали, пока не… поссорились, кажется. Не помню опять. А сейчас всё так официально. В глазах щиплет, но не могу же я плакать.

Непонятно, зачем и почему вся эта любовь. Или, может, надо называть по-другому, я не сильна в этом. Я просто с мальчиками встречалась, флиртовала, училась читать знаки, как все нормальные девушки. А чувства… не знала, что такое, и думала, сто лет не узнаю.

Больно так. Наверное, ей тоже так было, а я, глупая-глупая-глупая, ничего не понимала.

Я поймаю Дзюри и поговорю. Хоть как, только пусть послушает.

Ведь чудеса бывают, я верю.

9.
Себя не выдаю – ничем, ровно. Просто стою, выполняю упражнения на большой перемене. Как водится. В последнее время упражнения нужны мне чуть больше обычного. Или так кажется.

Её приход почти не задел. Я слишком занята. Нет времени думать о чувствах. Но она тоже не о них, вроде бы. И к лучшему.

- Дзюри.

- Что?

- У меня что-то с головой после тренировки, - серьёзно и по делу, действительно. Ну и отвечу по делу:

- Я ничем тебе не могу помочь, Сиори. Обратись к врачу.

- Дзюри… - как будто колыхнулась, инстинктивно бросаю руки вперёд – поддержать. На моих руках она почти ничего не весит. Но быстро приходит в себя – отстраняется. Кивает быстро, и уходит, что-то там про себя подсчитывая. Наверное, сколько будет стоит лекарство или вроде того.

Неважно.

Выбрасываю из головы.

Мне штатный медик академии точно не поможет. Поздно ему помогать. Той, кому держать Сиори в руках пять секунд – было очень приятно.

10.
Аллея. Аллея академии, излюбленное место прогулок парочек. Пока Тога не выпустился, каждый день тут выгуливал новую. А теперь почти пусто.

У меня кружится голова. Я слишком утомилась сегодня. Я слишком много думала о Сиори и вспоминала, куда всё-таки пропал медальон. Наверное, его забрал с собой Рука. На память. Выдернув фотографию, скорее всего. Возможно, в его мнении была доля истины. Цутие Рука, быть без Сиори может быть необходимым мне. На какое-то время. Хотя бы.

Но она всё равно меня догоняет, цепляется за рукав формы.

- Сегодня я тебя не отпущу!

- Чего тебе надо?

- Дзюри! – просяще-умоляюще-требовательно. Так на прокурора смотрит подсудимый. Когда-то она была моим прокурором, роли поменялись. Забавно. Но я слишком устала, чтобы смеяться.

- Дзюри, я хочу быть с тобой. Ты понимаешь? Я знаю, тебе тяжело и было тяжело, а я… я не помню, что я делала, не помню, правда! И всё время жду, что ты подойдёшь, позвонишь, хоть что-нибудь сделаешь… Это ведь… это не дружба уже… - совсем тихо.

А я наконец усмехаюсь. Тихо тоже. Так спокойно вдруг стало, даже в виске не стучит.

- Не дружба, конечно, Сиори! Дружба – обоюдный процесс, от тебя я её не видела. И не вижу. Но мне теперь так легко, Сиори. Я не печальна. Я счастлива. Ты так не хотела видеть меня счастливой – а я счастлива! – смеюсь заливисто, громко. Чуть сумасшедше смеюсь. – У меня есть всё или всё будет. А тебя я не хочу, всё прошло, отболело, у-мер-ло, - произношу по слогам. Так в слове больше смысла. Прислоняюсь плечом к стволу дерева.

- Дзюри, ты что говоришь? – она возмущена, кажется? Пусть, теперь уже всё равно.

- Говорю, что хочу. Я сильнее, теперь точно сильнее, не собираюсь быть слабой. Любовь – глупость. Даже моя, - чеканю слова, почти не вслушиваясь в их смысл. Главное – жёсткость. Жестокость. Главное – именно это. И ещё – отойти от дерева и не упасть. И не ударить Сиори. Хотя хотелось бы.

Как щенка, который слишком жалобно смотрит.

- Дзюри, ты… - бросается, хватает за руку. Сильная достаточно, но не сильнее меня. Никак. Никто не сильнее.

- Прощай, Сиори, - резко сбрасываю её ладонь с запястья. Уйти, только б уйти.

Мне уже ничего не хочется.

В конце аллеи слишком сильно пахнет розами, я зажмуриваюсь и бегу. Ненавижу розы. Ненавижу. Особенно ярко-рыжие. В узкой нежной руке одноклассницы.

11.
Пусто.

Так было…

…когда Тендзё сломала медальон…

…когда Тендзё сломала этот чёртов медальон – было…

…этот чёртов медальон – без него было пусто…

Пусто.

Я ушла под дождём, ни на кого не обращала внимания. Шла, а внутри было пусто. Сердцу без цепей неудобно биться. Грудь слишком широкая. Но свобода, свежий воздух, свежесть заполняет пустоты. Любовь-то внутри, цепи – только поддержка.

Пусто, но сердце бьётся.

А сейчас его будто из меня вынули.

Кажется, так уже было. Вынули и отдали Сиори. Нет, я сама отдала. Она не брала, не просила, не приказывала. Не унижала взглядом фиалковых омутов. Я сама.

Сама бросила, оторвала и выкинула. «Я не верю в любовь». Всё просто. Нет чудес, любви нет, нет сердца у Дзюри Арисугавы. Никого больше не получится любить.

Я сижу, обхватив колени, у себя на кровати. Халат шёлковый, почти не ощущаю на коже. Не шевелюсь, даже под душ не пойти. Кажется, там будет страшнее. Я привыкла, что под шум воды слушаю стук сердца. Тук-тук, на шее, там рядом висел медальон. Раньше.

Теперь медальона нет, и любви тоже нет. Никакой, ни с кем, ни к кому. Рука ошибался. Цутие Рука, ты ошибался, я тебе это обязательно скажу, когда мы встретимся. И спрошу, о чём собиралась спросить. Просто быть без Сиори мне не хорошо. Мне никак, если честно, Рука. Я и сама по себе, просто так, это бы выбрала. Наверное. Хотя откуда мне точно знать.

Кусаю губы.

Всё.

«Прощай».

Рука, вырванная из ладони. Да, это мой выбор, я, независимая, я, спокойная, я, Дзюри Арисугава, зачем верить в то, что меня любит та, на кого я бесцельно любовалась два года на жалкой фотографии?

Теперь-то никто уже не придёт. Ни она, ни другой, ни другая. Тендзё, может, кстати, и поняла бы. Кто-то говорил, что её исключили из-за той самой подружки, Тендзё сделала что-то не то. Она всегда была чересчур безрассудной, Утэна Тендзё.

Ничего не болит. Анестезия. Пусто.

Так правильно. Так лучше всего, я знаю, никто лучше меня не знает, как быть правильной. Быть сильнее всех, теперь это значить – чувствовать меньше всех. Я победила, я не чувствую, ничего не чувствую. Сиори – пустой звук, член фехтовального клуба, не больше. У нас пятьдесят человек таких. Одна я исключительная. Ну, ещё Мики, наверное.

Анестезия – у меня, кажется, были таблетки. Обезболивающее, снотворное, стимуляторы. Снотворное нужнее, обезболивающее – потом. Я и так никуда не ходила больше. Не хочу. Никаких ночных прогулок. Новая жизнь, у меня новая жизнь. С завтрашнего утра, только высплюсь. Нужно побольше снотворного.

Таблетки.

Запах роз. Лёгкий запах. Ненавижу, ещё немного анестетиков.

Ещё.

Немного.

Ещё успеваю подумать, что засыпать как-то слишком, слишком легко.

Цутие Рука, похоже, мы встретимся раньше, чем ты рассчитывал.

12.
Сиори

Хожу кругами по комнате, потому что время тянется медленно. Я ведь боюсь, слишком боюсь.

Боюсь позвонить и не позвонить. Одновременно, и это выводит меня из себя, скоро я начну просто бросаться стульями. Потому что надо сделать хоть что-нибудь, ей было плохо, всякому ясно. Только Дзюри слишком гордая, никому не сказала, только на мне сорвалась, как на самом привычном. Да ещё виноватом, вдобавок. Дзюри и вину может придумать, если уж через холодность надо спустить пар.

Ненависть просыпается, та самая, почти забытая, как будто сны что-то и правда значат.

Но мне куда больше жаль Дзюри. Хочется обнять и сказать, что она дура, что я даже с мальчиками могу перестать встречаться, совсем, только пусть она будет со мной всё время. И не смотрит так, будто пустое место, она же не может всерьёз так думать, у неё глаза совсем не такие. И пальцы сжимались.

Я-то знаю такие вещи. Любая нормальная девчонка знает. А Дзюри слишком много времени проводила среди своих фехтовальщиков. И вообще. Просто. Я так чувствую, хотя это смешно, сама бы первая посмеялась. А теперь не смешно. Серьёзно, почти как она сама.

Дзюри.

Сердце колет. Кажется, их теперь два там бьётся, кажется, я всё смогу. Если захочу. Если бояться перестану, перестану думать, что люди скажут и как мне выглядеть поприличнее. Чтобы не казаться охвостьем Арисугавы.

Смешно. Как это теперь смешно даже. В отличие от всего остального, серьёзного.

Охвостье. Дуры они. Сами бы были счастливы.

Дзюри. Я буду счастлива, с тобой, только угадать время… Сейчас уже должна прийти с этих своих вечерних прогулок. Гуляет в одной накидке, дура гордая, всё ей скажу, что думаю, как тогда, на психологическом семинаре, этому, как его там…

«Абонент не отвечает…»

Встряхиваю чёртов телефон со злостью. Ну что он, в самый неподходящий момент!

«Абонент…»

Абонент. Абонент. Абонент-не абонент. Словно дразнится тем, что не берут трубку.

Прислоняюсь к стене, и всё почему-то сразу же ясно, будто бы я была там. Сама, лично, и всё видела и увижу. Что её мать или сестра не дозвонятся, приедут, найдут… опоздают, и я опоздала, слишком. Она же спортсменка, у неё были лекарства какие-то при себе. Только пузырёк и найдут.

Болезненно морщусь, по щекам течёт что-то… слёзы, кажется, я так давно не плакала. Недостойно потому что, глупо. Второй раз за год плачу, первый раз – когда мне было так больно, что она… и я… что за глупая история, глупая! Глупее, чем плакать тут у стены.

Скоро в академии везде будут её портреты в траурных рамках.

А я не при чём. Не при чём. Не при чём, не виновата, не привлекалась…

Я сейчас просто выплачусь и твёрдо это запомню.

Господи, какая же глупая, глупая, злая история! Ненавижу, всех, всех ненавижу! Дзюри ненавижу, Руку Цутие… и себя ненавижу.

Глупая, глупая, злая.

13.
- Ты знаешь?
- Ты знаешь? Ты слышала новости?...